Неточные совпадения
Он узнал
И место, где потоп играл,
Где волны хищные толпились,
Бунтуя злобно вкруг него,
И львов, и площадь, и того,
Кто неподвижно возвышался
Во
мраке медною главой,
Того, чьей волей роковой
Под
морем город основался…
«Что ж это? — с ужасом думала она. — Ужели еще нужно и можно желать чего-нибудь? Куда же идти? Некуда! Дальше нет дороги… Ужели нет, ужели ты совершила круг жизни? Ужели тут все… все…» — говорила душа ее и чего-то не договаривала… и Ольга с тревогой озиралась вокруг, не узнал бы, не подслушал бы кто этого шепота души… Спрашивала глазами небо,
море, лес… нигде нет ответа: там даль, глубь и
мрак.
Мы шли, шли в темноте, а проклятые улицы не кончались: все заборы да сады. Ликейцы, как тени, неслышно скользили во
мраке. Нас провожал тот же самый, который принес нам цветы. Где было грязно или острые кораллы мешали свободно ступать, он вел меня под руку, обводил мимо луж, которые, видно, знал наизусть. К несчастью, мы не туда попали, и, если б не провожатый, мы проблуждали бы целую ночь. Наконец добрались до речки, до вельбота, и вздохнули свободно, когда выехали в открытое
море.
Когда на западе угасли последние отблески вечерней зари и все кругом погрузилось в ночной
мрак, мы могли наблюдать весьма интересное явление из области электрометеорологии — свечение
моря и в то же время исключительную яркость Млечного Пути.
С закатом солнца ветер засвежел, небо покрылось тучами, и
море еще более взволновалось. Сквозь
мрак виднелись белые гребни волн, слабо фосфоресцирующие. Они с оглушительным грохотом бросались на берег. Всю ночь металось
море, всю ночь гремела прибрежная галька и в рокоте этом слышалось что-то неумолимое, вечное.
Есть остров в
море, проклятый небесами,
Заросший вес кругом дремучими лесами,
Покрытый иссини густейшим
мраком туч,
Куда не проникал ни разу солнца луч,
Где ветры вечные кипяще
море роют,
Вода пускает гром, леса, колеблясь, воют,
Исчадье мерзкое подземна бога там.
Едва только кончилась беспримерная в летописях мира борьба, в которой русская доблесть и верность стояла против соединенных усилий могущественных держав Запада, вспомоществуемых наукою, искусством, богатством средств, опытностию на
морях и всею их военного и гражданскою организацией, — едва кончилась эта внешняя борьба под русскою Троею — Севастополем, как началась новая борьба — внутренняя — с пороками и злоупотреблениями, скрывавшимися доселе под покровом тайны в стенах канцелярий и во
мраке судейских архивов.
Аян, стиснув зубы, работал веслами. Лодка ныряла, поскрипывая и дрожа, иногда как бы раздумывая, задерживаясь на гребне волны, и с плеском кидалась вниз, подбрасывая Аяна. Свет фонаря растерянно мигал во тьме. Ветер вздыхал, пел и кружился на одном месте, уныло гудел в ушах, бесконечно толкаясь в
мраке отрядами воздушных существ с плотью из холода: их влажные, обрызганные
морем плащи хлестали Аяна по лицу и рукам.
Рыжий свет выпуклых закопченных стекол, колеблясь, озарил воду, весла и часть пространства, но от огня
мрак вокруг стал совсем черным, как слепой грот подземной реки. Аян плыл к проливу, взглядывая на звезды. Он не торопился — безветренная тишина
моря, по-видимому, обещала спокойствие, — он вел шлюпку, держась к берегу. Через некоторое время маленькая звезда с правой стороны бросила золотую иглу и скрылась, загороженная береговым выступом; это значило, что шлюпка — в проливе.
Таким образом, являются понятия о противоборстве света и
мрака, тепла и холода,
моря и суши <земли и языческого неба> и т. д.
Почти в полном
мраке Шут, в качестве Пролога, подплывает с
моря, привязывает свою лодку у берега, вынимает из нее удочку и узелок и садится на скамью.
Спускается к
морю и уходит во
мрак — искать свою лодку. Плачет ребенок. Испуганно баюкает его нищая мать, но плач не смолкает. Тогда нищая пронзительно вопит, поднимая ребенка над толпой.
Он остается один, в непроглядном
мраке, между прибоем
моря и хлынувшей над ним на площадь толпы. Она поднимается по ступеням и вступает на площадь. Дикий вой.
По грозной влаге Океана
Мы все плывем на корабле
Во
мраке бури и тумана;
Плывем, спешим пристать к земле —
Но ветр ярится с новой силой,
И
море… служит нам могилой.
Постелим скатерти у
моря,
Достанем ром, заварим чай,
И все возляжем на просторе
Смотреть, как пламя, с ночью споря,
Померкнет, вспыхнет невзначай
И озарит до половины
Дубов зелёные вершины,
Песчаный берег, водопад,
Крутых утёсов грозный ряд,
От пены белый и ревущий
Из
мрака выбежавший вал
И перепутанного плюща
Концы, висящие со скал.
Через полчаса зрелище это прекратилось, и хотя по бокам корвета и сзади светилось
море фосфорическим светом, но это было обыкновенное слабое свечение, и после бывшего блеска все в первую минуту казалось погрузившимся во
мрак, хотя луна и ярко сияла.
Земля и
море погрузились в глубокий
мрак, так что в нескольких шагах нельзя было увидеть рядом идущего человека.
То же, что он ощущал теперь в своем сердце, было подобно буре среди густого
мрака южной ночи, когда бурливое, седое
море, клубясь и пенясь, взлетает высокими валами из своей бездонной пропасти и рвется к пропасти неба, где изредка блестят яркие звезды и молниеносные стрелы то и дело бороздят мрачный свод, отражаясь в бушующих волнах.
Теперь уже не текла, как прежде, во
мраке невидимая река, а будто после бури укладывалось и трепетало мрачное
море. Ростов бессмысленно смотрел и слушал, что́ происходило перед ним и вокруг него. Пехотный солдат подошел к костру, присел на корточки, всунул руки в огонь и отвернул лицо.